Мы вращаем Землю! Остановившие Зло - Страница 40

В январских боях тяжелые потери понесли и танкисты Первой армии. Под Полтавой, у местечка Липовец, погиб славный командир 64-й бригады подполковник Александр Бурда. С ним Павел познакомился еще в калининских лесах — на разбитой дороге, где образовалась солидная пробка. Бойцы нервничали, суетились — в любой момент могла нагрянуть немецкая авиация, — и тут на дороге появился незнакомый Дементьеву майор-танкист. Без матерщины и мордобоя он организовал проводку машин, сам вместе с бойцами подталкивал застрявшие тягачи, не по уставу командуя их водителям: «А ну-ка, милок, еще газку! Так держать!». И дело пошло на лад: пробка рассосалась как по мановению волшебной палочки. Эти майором и был Александр Федорович Бурда, тогда еще командир танкового полка.

После боев на Курской дуге именно Бурде пришла мысль составить из трофейных «пантер» роту, которую он потом использовал, когда надо было заманить противника в ловушку, под расстрел танковой засады — на эти засады комбриг был большой мастер. И еще был у него в бригаде танк «Т-34», носивший оригинальное прозвище «проститутка». Дело в том, что этот танк дважды захватывали немцы и дважды отбивали наши — вот так и родилась эта обидная для боевой машины кличка. «Проститутка» сгорела в боях под Полтавой, там же погибли и все трофейные «пантеры», и там же сложил голову и сам Александр Бурда. В его танк попало несколько болванок, борт выдержал, но отслоившиеся от удара осколки брони (с внутренней стороны) посыпались внутрь, и один из них угодил подполковнику в живот. Его на танке повезли в госпиталь, но по дороге комбриг скончался и был похоронен в городе Ружин на Житомирщине.

Позже стало известно, что в конце февраля сорок четвертого года был тяжело ранен и командующий 1-м Украинским фронтом генерал Ватутин. Генерал, ехавший с небольшой охраной, угодил в засаду, устроенную бандеровскими боевиками. Из Москвы к раненому генералу спецрейсом прилетел знаменитый хирург Бурденко, однако у Ватутина началась гангрена, и медицина оказалась бессильной — командующий фронтом умер.

О бандеровцах Павел тогда мало что знал. Ему было известно одно: эти люди воевали на стороне немцев против русских и стреляли в русских солдат. И поэтому он, не вдаваясь в тонкости «национальной идеи» и не разбираясь в оттенках их разномастных вооруженных формирований, немедленно разворачивал орудия и кропил шрапнелями кусты, из которых летели пули, щелкавшие по бортам его тягачей: на войне как на войне.

И капитан Павел Дементьев спокойно смотрел на показательный расстрел дезертира, пытавшегося перейти к немцам. Здоровенного бугая со скрученными за спиной руками и злобно оскаленным ртом вывели перед строем пехотного батальона и подвели к вырытой яме. Комбат приставил ему к затылку пистолет и выстрелил. Перебежчик мешком свалился в яму, и на этом процедура показательного расстрела была закончена.

* * *

— Ну, с праздником! — сказал капитан Атляков, командир минометного батальона, поднимая кружку. — С днем Красной Армии!

Тост поддержали единодушно: и гостям, и хозяевам-артиллеристам — Власенко, Дементьеву, Фролову и Семенову, — выпить за это двадцать третьего февраля, как говорится, сам бог велел.

— Да, — продолжал комбат минометчиков, вгрызаясь в аппетитную колбасу. — А ведь мог бы я, братцы, не сидеть с вами сейчас. И послали бы моим, как положено, похоронку — пал смертью храбрых.

— Все мы под смертью рядышком ходим, — философски заметил Фролов, — война.

— Война-то война, — возразил Атляков, — и убивают на ней, это верно. Плохо, что иногда по дурости убивают, причем по чужой дурости, а не по своей собственной.

— Проясни, — попросил Власенко, на правах хозяина вновь наполняя кружки. — Что и как у тебя стряслось?

— Что стряслось? Немцы с утра пораньше пошли в атаку, лезут со всех направлений. Ну, вы помните, что творилось.

— Помним, — уронил Дементьев.

— Вот я и говорю, — продолжал Атляков, — лезут, значит, фрицы. И вижу я со своего эн-пэ — прут на позиции моего батальона немецкие танки. Ясно как божий день: если они до нас дорвутся, от всех моих минометов останется одно только скверное воспоминание — нам против танков воевать как-то не с руки. Отходить надо, спасть материальную часть и личный состав! Звоню в штаб бригады — доложить обстановку и попросить разрешения отступить. А трубку берет не Липатенков, а замначштаба бригады, майор Коростелин. Доложил я ему — не шепотом, конечно, танки-то ползут прямехонько на нас. А он мне сонным голосом: «Чего кричишь? Какие танки?». Немецкие, говорю. «Ну и что? — отвечает. — Не знаешь, что с ними делать? Приказываю: танки уничтожить и доложить!». «Как уничтожить? — кричу я ему в ответ. — Чем уничтожить? Минометами?». Трубка молчит — то ли Коростелин там на другом конце провода снова спать завалился, с трубкой в обнимку, то ли дурь ему окончательно в голову вступила. А потом слышу: «Никаких оправданий, уничтожить и доложить, иначе пойдешь под трибунал!». И — тишина. В общем, приказ окончательный и обжалованию не подлежит. Под трибунал идти не хочется, но и умирать, сами понимаете, тоже что-то не тянет. Хорошо, что выскочили тут сбоку наши «тридцатьчетверки», остановили немцев — не дошли они до нас. Ну, за здоровье и за жизнь долгую!

Выпили. Посмеялись, радуясь, что мир вокруг уже полон запахами приближающейся весны, и что безносая снова прошла мимо. А потом снова наполнили посуду и снова выпили — на этот раз за павших товарищей.

Первую танковую армию в очередной раз вывели в резерв Ставки, но капитану Павлу Дементьеву почему-то казалось, что на этот раз отдых будет совсем недолгим. И Павел не ошибся: в первой половине марта сорок четвертого года дивизион вместе с другими частями двинулся за двести пятьдесят километров под Шепетовку — в район сосредоточения.