Мы вращаем Землю! Остановившие Зло - Страница 45

В конце июня 1-я гвардейская танковая армия была переброшена на отдых северо-западнее города Дубно: здесь, в прикарпатских лесах, она готовилась к наступлению и к предстоящим боям на территории Польши.

* * *

Баратин был самым обычным селом запада Украины, каких Павел видел уже много. Дивизион обживал небольшой лес, примыкавший к окраине Баратина, — солдаты строили землянки, маскировали пушки и тягачи. Власенко, верный привычке, остался жить в своем командирском фургоне, а Дементьев, Семенов и Федоров решили разместиться в каком-нибудь деревенском доме, хозяева которого согласятся принять на постой троих советских офицеров. Облюбовав добротный дом на окраине села (поближе к своим батарейцам — так, на всякий случай), Павел отправил туда квартирьером своего ординарца Васю Полеводина — «наводить мосты», — и верный Василий с честью выполнил ответственное «боевое задание».

— Ждут нас, — доложил он, вернувшись.

Вообще-то выяснилось, что не «ждут», а «ждет» — в единственном числе. Офицеров встретила кареглазая миловидная женщина лет двадцати пяти — в этом большом доме жила только она одна. По-русски она говорила чисто и правильно, и неудивительно: женщина эта оказалась вдовой офицера-пограничника, погибшего на заставе неподалеку в первый день войны.

— Мир не без добрых людей, — объяснила она. — Пригрели меня здесь, выдали за свою родственницу. Так и прожила я эти три года, вас дождалась, а теперь вот, наверно, домой поеду.

— А куда хозяева делись? — напрямик спросил Федоров, недоверчиво глядя на нее.

— Так, — уклончиво ответила та, — ушли и пропали: война.

— А как же ты одна тут жила? — не отставал комиссар. — Не обижали тебя? Лес-то — вон он, рядом.

— Не обижали, — женщина как-то странно усмехнулась. — Я им глаза отводила.

Она отвечала вроде бы охотно, но в то же время умудрялась почти ничего не сказать, ускользая от ответа капелькой живой ртути. А Павел смотрел на нее и чувствовал, как сердце его стремительно падает куда-то в пропасть. И это было не обычной реакцией молодого и здорового мужчины при виде молодой и красивой женщины, и даже не ударом внезапной влюбленности — это было что-то другое. В карих глазах женщины мерцали таинственные огоньки, и веяло от нее чем-то загадочным, как будто сошла она со страниц древних сказок или преданий. За ужином она незаметно, но внимательно и даже изучающе рассматривала своих постояльцев, словно что-то прикидывала и решала, и Павлу казалось, что взгляд ее задерживается на нем дольше, чем на его товарищах. Была в ней что-то непонятное, хотя звали ее очень просто: Анютой — Анной.

* * *

…Прошло несколько дней. Все эти дни Павел ловил себя на том, что ждет вечера и возвращения в дом на окраине Баратина — в дом, наполненный мягким светом карих глаз Анны. Он был очарован, и принял как должное глубокомысленное изречение Василия: «А хозяйка-то наша — колдунья, как есть колдунья! Такие у нас в деревнях порчу наводят — глаз у нее пронзительный». Дементьеву было безразлично, колдунья Анюта или нет: он был рад тому, что она есть, и что он каждый вечер может ее видеть.

Павел не узнавал себя. Он не то чтобы был прожженным ухажером, но и наивным мальчиком назвать его было нельзя, однако перед Анной Павел терялся, не зная, что сказать, хотя заговорить с ней играючи, как с другими женщинами, ему очень хотелось. И однажды вечером это ему удалось.

Два Александра — Семенов и Фролов — задержались, ординарец Вася затаривался на кухне продуктами (объедать одинокую женщину, тогда как снабжение дивизиона заметно улучшилось, Павел считал непорядочным), и Дементьев вернулся на «постоялый двор» в одиночестве.

Анна встретила его приветливо. Она набирала в сарае дрова, чтобы занести их в хату, но при виде Павла прекратила это занятие.

— Давай помогу! — предложил Павел, обрадовавшись, что может быть ей полезен.

— Помоги. А может, ты не только носить дрова умеешь, но и колоть? У меня много их, дров неколотых.

— Да запросто! Где у тебя топор, Анюта?

— Вон он. Ну что ж, — в глазах Анны заплясали янтарные огоньки, — давай, покажи, на что ты способен. Мужика — его ведь по работе видно.

Дрова колоть Павел умел — чай, в деревне рос, да и потом приходилось ему иметь дело с печным отоплением. Он с наслаждением располовинивал увесистые чурбачки, ловя на себе одобрительный взгляд карих глаз Анны, действующий на него, как шпоры на горячего скакуна, и разговор между ними потянулся сам собой, слово за слово.

— Ты говорила, что домой собираешься, — спросил Дементьев, откладывая в сторону расколотые поленья. — А откуда ты родом?

— С Дону я, — ответила Анюта и добавила: — Казачка я, коренная.

— Казачка? А как же тебя сюда-то занесло, в такую даль? Или муж твой тоже был из твоих родных мест?

— Муж? Нет, он не казак был, другого роду-племени. А как занесло… — она вздохнула и впервые назвала Дементьева по имени: — Долгая эта история, Павел.

— А ты расскажи. Под рассказ твой веселей работается, а дров-то у тебя вон сколько!

— Расскажу, только, — она запнулась, — боюсь, как бы ты меня врагом не стал считать.

— Врагом? С какой это стати? — удивился Павел, но Анюта словно и не слышала его вопроса.

— Родилась я в девятнадцатом году, — начала она, глядя в сторону, — в самый разгар гражданской войны. Отец пришел на побывку, позоревал дома две ночи, и получилась я, девчонка-последыш. Семья у нас большая была, но сестер у меня не было: одни братья, и все меня старше. Мама уже и не чаяла, что еще одного ребенка родит — самый младший из моих братьев был на пятнадцать лет меня старше.