Мы вращаем Землю! Остановившие Зло - Страница 65

Они шли сплошным потоком — автомашины, мотоциклы, повозки, велосипеды, пешеходы. Их гнал страх — кое-кто опасался мести за содеянное, но большинство искренне верило геббельсовской пропаганде, сообщавшей о том, что дикие русские варвары скопом насилуют женщин и девочек-подростков прямо там, где поймают, расстреливают на месте всех без разбора мужчин в возрасте от двенадцати до семидесяти лет и жарят на кострах маленьких детей, чтобы закусывать их мясом водку.

Беженцы шли на запад, а Павел Дементьев смотрел на них и вспоминал, как точно так же три года назад шли — только на восток — толпы русских беженцев. «Вам еще повезло, — думал он, глядя на средних лет женщину, толкавшую перед собой двухколесную тележку, набитую узлами и чемоданами, — над вашими головами не висят «юнкерсы», не сбрасывают бомбы и не косят вас из пулеметов. Наши штурмовики заняты работой воинов, а не убийц. А вы — сидели бы вы лучше по домам, а не путались у нас под колесами».

Да, это наверняка было бы лучше — для всех. Беженцы жались к обочинам, торопливо расступаясь и пропуская мчащиеся на запад русские танки и самоходки, но случалось и так, что на дороге возникала грандиозная пробка — ни пройти, ни обойти. Машины сигналили, танкисты стреляли из пулеметов в воздух, поверх голов. Зачастую это помогало — беженцы очищали дорогу, шарахались прочь, неохотно расставаясь со своим скарбом, но иногда пробка и не думала рассасываться. И тогда танкисты, сжав зубы, шли вперед, подгоняемые приказом «Выйти точно в срок на заданный рубеж!» и грохотом непрекращавшихся боев. И хрустели под гусеницами «тридцатьчетверок» тележки, коляски, велосипеды и кости людей, не успевших отскочить в сторону…

И орали истошно глашатаи Дракона о новых зверствах «монголо-татарских скифов» и «пархатых казаков».

* * *

Всякие люди и людишки попадались среди мирных беженцев, сдернутых войной с насиженных мест. На подходе к реке Пилице, во время разбушевавшейся ночью сильнейшей пурги, в колонну дивизиона непонятно как затесался небольшой крытый грузовичок. Он шел рядом с «катюшами» тихо и скромно, ничем не привлекая к себе внимания, и только утром бдительный комиссар Прошкин заметил приблудную чужую машину. Заглянув в ее кабину, политрук увидел за рулем пожилого поляка; рядом с ним сидел еще какой-то тип, укутанный в дубленую шубу с меховым воротником. Эта неизвестная личность оказалась немцем: под шубой-дубленкой на нем был надет мундир старшего офицера вермахта — оберста — с двумя железными крестами. А в кузове грузовичка, под брезентом, обнаружились еще двое гражданских лиц и три холеные дамы-польки.

Проверка документов показала, что эти гражданские лица тоже были поляками и принадлежали к местной администрации, назначенной немцами и выполнявшей все приказы завоевателей.

— Польские полицаи, — резюмировал Прошкин, — уносят ноги, пока их свои же за все хорошее не повесили на первом столбе.

Какую службу служили паненки, сказать было трудно (никаких документов они при себе не имели), но судя по их ухоженной внешности и хорошей (если не сказать изысканной) одежде, резко отличавшейся от потрепанной одежки большинства беженцев, можно было сделать вывод, что они при «швабах» отнюдь не бедствовали и по карточкам не питались. Оберст угрюмо молчал, шофер-поляк обреченно смотрел себе под ноги, «полицаи» сильно нервничали, паненки заискивающе улыбались Прошкину и подошедшему к ним Дементьеву. Темник, которому Павел доложил о захваченных пленных, только махнул рукой.

— У меня на всех немецких полковников, в тыл их возить, танков не напасешься, — отрезал он, — а про местную польскую шушеру я и слышать не хочу. Хлопнуть их всех — и баста, нам боевую задачу надо выполнять.

— Значит, по законам военного времени, — пожал плечами комиссар, услышав вердикт командира отряда. — И верно, где мы сейчас будем искать польских партизан, чтобы они разбирались со своими двурушниками?

То ли кто-то из полячек понимал по-русски, то ли они почуяли недоброе, но все три паненки дружно кинулись к Прошкину, умоляюще сложив руки на груди. Из их быстрого и взволнованного щебетания Павел понял только «прошу пана» и «пше прашем», но комиссар, поднаторевший за полгода «разуметь по-польски», криво усмехнулся.

— Они говорят, — пояснил он Дементьеву, — мол, делайте с нами что хотите, бейте, насилуйте, мы сами разденемся, только коханых наших, то есть полюбовников, не троньте. И немец, как я понял, тоже у кого-то из них в полюбовниках числится.

Павел смотрел на женщин со смешанным чувством жалости и гадливости. «Да, бить по немцам «эрэсами» куда достойнее, — думал он. — Черт бы побрал этих сучек — навязались на мою голову…».

— Что будем делать, капитан? — напомнил Прошкин.

«Хлопнуть их всех — и баста!» — вспомнил Дементьев слова полковника Темника.

— Мужчин расстрелять, — приказал он, — а баб гнать в три шеи! Пусть пешком идут в свой фатерланд или куда они там собрались.

Паненки взвыли. Солдаты оттащили их в сторону от машины; женщины вырывались, выкрикивая что-то бессвязное. Немец и поляки понуро пошли к обочине, подталкиваемые в спины стволами автоматов.

Сухо простучали автоматные очереди, а через некоторое время зареванные паненки исчезли в толпе беженцев, бредущих по обочине и с опаской поглядывающих на русские танки. Беженцы не обращали особого внимания на свежие трупы, лежавшие у самого края дороги, — они просто обходили их, чтобы не запачкаться.

Дивизион тронулся дальше — «катюши» шли на запад.