Мы вращаем Землю! Остановившие Зло - Страница 69

«Возмездие судьбы» — прошелестело в сознании Павла, и он понял-догадался, что именно эти слова слышал он вчера, засыпая: слышал, но не разобрал.

— Может, мне не надо тебе этого говорить, Володя, — произнес он, глядя в больные глаза Бочковского, — но я все-таки скажу. Именно эти твои ребята так славно порезвились вчера ночью, в селе, где мы ночевали, — комиссар наш запомнил номера танков. Наверно, есть не только людской суд, но еще и другой, который оправданий не признает, понимаешь?

Комбат не ответил. Он посмотрел на Павла свинцовым взглядом, бросил папиросу и молча полез в танк. Лязгнули траки, и машина, выстрелив сизым дымом сгоревшей солярки, двинулась дальше — на запад.

* * *

Коричневый Дракон, выпестованный Кощеем Бессмертным, зачахшим над златом до состояния костлявой мумии, был созданием жутким. Астральный Зверь был страшен в бою — его чудовищные когти раздирали земную твердь, зубы дробили камень и металл, поток огня, извергаемый монстром, сжигал все, что могло гореть — и даже то, что гореть не могло. Зверь был ненасытен, и питался он кровью и муками людскими — без этого не мог он поддерживать то сумрачное подобие жизни, которой жил Коричневый Дракон.

И было ядовитым дыхание Зверя. Яд этот не был смертелен для тела, но выжигал он души людские, обращая их в пепел, на котором не растут цветы. И даже кровь, хлещущая из ран чудовища, нанесенных мечами бившихся с ним воинов, истекала ядовитым паром. И тот, кто вдыхал этот смрадный пар, получал ожог души — неисцеляемый и передающийся от отца к сыну, от сына к внуку, из поколения в поколение. И жили люди с обожженными душами, переставшие отличать вкус, цвет и запах Добра от вкуса, цвета и запаха Зла.

Война калечила не только тела, но и души людей. И только истинные воины и люди с настоящей душой — настоящие люди — могли устоять перед ядом Коричневого Дракона, не одичать, не оскотиниться, сберечь свои души и сохранить их в чистоте.

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ. ПРИЗРАК И ЕГО ДЕТИ

На равных подлеца и храбреца

Пропарывались пулями сердца

И складывались в общие потери…

Восьмой гвардейский механизированный корпус продолжал наступление — стрела, пущенная из тугого лука, еще не утратила своей убойной силы и пронзала все новые и новые панцири немецких оборонительных рубежей. Восемнадцатого января сорок пятого года с ходу, без затяжных боев и особых трудностей, был взят Александрув, но следующий город — Згеж — оказался крепким орешком: его пришлось брать штурмом. Батальоны девятнадцатой мехбригады штурмовали каждую улицу, каждый дом, выковыривая немцев из всех щелей. И здесь, в Згеже, погиб славный командир девятнадцатой бригады — полковник Липатенков, непосредственно руководивший боем. В его танк попал снаряд, и звание Героя Советского Союза Липатенков получил уже посмертно.

«На войне почему-то всегда больше погибает хороших и славных людей, — подумал Дементьев, узнав о гибели комбрига, — Богатырев, Мироненко, теперь вот Федор Петрович… Наверно, так происходит потому, что лучшие люди — настоящие люди — идут впереди, они не прячутся за спины других и первыми ловят пули, летящие навстречу. Какой-то ученый муж утверждал, что война, мол, дело полезное, это своего рода естественный отбор, селекция, улучшение рода человеческого — жестокое испытание войной проходят только самые лучшие и самые жизнеспособные. Сюда бы его, этого кабинетного мыслителя, под снаряды и пули — «естественно отбираться» среди грязи и крови. Если бы война действительно отбирала бы самых лучших, отсеивая в могилы только шлак и мусор человеческий, я бы, наверно, увидел бы в ней пользу, несмотря на всю ее жестокость и мерзость. Но дело в том, что людишки мелкие и подленькие приспосабливаются к любым обстоятельствам куда лучше, чем честные и прямодушные, и выживают именно они, подлые, а вовсе не герои, кидающиеся под танки и ложащиеся на амбразуры. Герои остаются лежать под гранитными обелисками, а выжившие за их спинами плодятся и размножаются, как крысы, которых так трудно вывести. Так что не прав этот теоретик — войны вовсе не улучшают породу людей, скорее наоборот…».

Колонна дивизиона шла через горящий Згеж, над головами попискивали пули, по обеим сторонам улицы мрачно и торжественно полыхали дома, словно погребальные костры, на которых воины-русичи некогда сжигали павших. Вокруг не было видно ни единой живой души, но кое-где еще постреливали. «Катюши» прошли удачно, а идущий следом зенитный дивизион был обстрелян шалой группой уцелевших немцев. Зенитчики тут же развернули свои тридцатисемимиллиметровые автоматы и в считанные секунды смели недобитков.

Отряд Темника прошел уже сто пятьдесят километров и с разбегу форсировал Варту. У Конина споткнулись — город выкинул белые флаги только двадцать первого января, когда подошла вся девятнадцатая мехбригада. Немцы сбрасывали воду из водохранилища на реке Дунаец — вода затопила пойменные луга, ее уровень в Висле поднялся более чем на метр, — но не смогли задержать наступление русских войск.

…Корпус Дремова шел на Познань — город-крепость на старой польско-германской границе, прикрывавший дорогу на Берлин.

* * *

Сведения разведки были неутешительными: город защищен тремя оборонительными обводами, напичканными дотами и дзотами, подтянуты резервы — гарнизон насчитывал до пятидесяти тысяч солдат с запасами продовольствия на три месяца осады. И все-таки Темник решил попробовать стены крепости на зуб. Попробовал — и поморщился: удары по Познани разведывательными группами и всем передовым отрядом не дали ощутимых результатов. Не принес удачи и штурм, предпринятый всеми силами корпуса, — бригады дважды пытались ворваться в город, и оба раза откатывались, неся ощутимые потери. По режиму и плотности огня защитников можно было сделать вывод, что крепость обороняют не тыловые части и не наспех собранные фольксштурмовцы, а опытные отборные войска.