А где-то разведчикам надо добыть «языка»
Вот уже обновляют знамена, и строят в колонны,
И булыжник на площади чист, как паркет на полу.
А все же на Запад идут, и идут, и идут эшелоны,
И над похоронкой заходятся бабы в тылу
Не выпито всласть родниковой воды,
Не куплено впрок обручальных колец -
Все смыло потоком великой беды,
Которой приходит конец наконец.
Вот со стекол содрали кресты из полосок бумаги,
Вот и шторы — долой! Затемненье уже ни к чему
А где-нибудь спирт раздают перед боем из фляги,
Он все выгоняет — и холод, и страх, и чуму
Вот от копоти свечек уже очищают иконы
И душа и уста — и молитву творят, и стихи
Но с красным крестом все идут, и идут, и идут эшелоны,
Хотя вроде по сводкам потери не так велики
Уже зацветают повсюду сады,
И землю прогрело, и воду во рвах
И скоро награда за ратны труды -
Подушка из свежей травы в головах
Уже не маячат над городом аэростаты,
Замолкли сирены, готовясь победу трубить…
Но ротные все еще выйти успеют, успеют в комбаты,
Которых пока еще запросто могут убить
Вот уже зазвучали трофейные аккордеоны,
Вот и клятвы слышны жить в согласье, любви, без долгов
А все же на Запад идут, и идут, и идут батальоны,
А нам показалось, почти не осталось врагов…
Владимир Высоцкий, «Песня о конце войны»
Берлинский гарнизон сложил оружие второго мая, и после взятия столицы Третьего Рейха многие уже расслабились, полагая, что война закончена. Но по лесам еще бродили крупные группы фашистов (до полка, иногда с танками и артиллерией). Некоторые из них не знали о приказе генерала Вейдлинга о сдаче в плен гарнизона Берлина, некоторые ему не подчинились, а некоторые не хотели сдаваться русским и стремились прорваться на запад. И продолжала литься кровь…
Вернувшись из поездки в Берлин, Дементьев заночевал в Науэне, в приглянувшемся ему доме: темнело, и ехать ночью в расположение своего дивизиона через лес, где все еще постреливали, он счел неразумным. Дом был пуст, однако Павел не пошел на второй этаж, в спальню, — обосновался в одной из комнат первого этажа, где стояла старинная мягкая тахта. Скоротав вечер с офицерами полка, ездившими вместе с ним на экскурсию в поверженную столицу Германии, он уже собирался мирно лечь спать, когда в дверь его комнаты негромко постучали.
— Да! — отозвался Павел, бросив взгляд на кобуру с пистолетом, лежавшую на кресле возле тахты, где он приготовил себе постель. Дверь тихонько приоткрылась.
На пороге стояла та самая немка, которую он застал вчера в этом доме.
— Guten Abend, Herr Major, — сказала она, вежливо наклоняя голову.
— Добрый вечер, то есть гутен абенд, фрау. Или вы фройляйн? — ответил Дементьев, рассматривая гостью. Молодая женщина принарядилась: на ней была длинная темная юбка и белая блузка с кружевными рукавами, волосы аккуратно уложены.
Познаний Павла в немецком было явно недостаточно для беседы с дамой в интимном полумраке — вряд ли сейчас были уместны хорошо известные Дементьеву выражения «Хенде хох!» и «Гитлер капут!», однако ситуация как-то не вызывала у него желания прибегнуть к услугам переводчика (да и где его искать на ночь глядя?). Он узнал, что немку зовут Эльза, понял, что она благодарит «господина майора» за доброе отношение, а потом разговор зашел в тупик — слов не хватало. Но Эльза вышла из затруднительного положения без слов: глядя на Павла круглыми синими глазами, опушенными длинными ресницами, и чуть покраснев, она медленно и аккуратно начала расстегивать свою нарядную белую блузку…
Ночь была жаркой. Эльза сладко стонала, закидывая за голову руки, шептала «майн либер Пауль» и вообще вела себя как истосковавшаяся жена, наконец-то дождавшаяся мужа. Ее ласки были искренними, но было в них и еще что-то — женщина очень старалась и делала все, чтобы понравиться «герру майору». Жил в немцах страх перед «русскими варварами», и жила в подсознании немок память прапрабабок, по городам и селам которых прокатывались волны бесконечных европейских войн. И эта память диктовала их праправнучкам простую модель поведения: лучше переспать с приглянувшимся офицером и ублажить его, чем быть изнасилованной в сарае пятью солдатами — немки не ожидали другого к себе отношения со стороны победителей.
Павел остро жаждал женщину — его молодое, здоровое, сильное тело требовало ее, — и был благодарен Эльзе за эту пьянящую ночь. Но ощущал он и оттенок фальши в страстных ласках молодой немки, и поэтому утром он расстался с ней без сожаления и уехал к себе в дивизион — война еще не кончилась.
Дивизион стоял под Науэном в небольшом селе. В этом же селе вместе с «катюшами» разместились зенитный дивизион и противотанковая батарея какой-то другой нашей части. На даче крупного немецкого заводчика разведчики дивизиона обнаружили самую шикарную машину того времени: «опель-адмирал». Увидев «опель», Дементьев сразу же понял, что его придется отдать начальству, но не мог отказать себе в удовольствии сначала хоть немного покататься на таком красавце.
Он возился возле машины, когда к нему подошел замполит дивизиона.
— Поговорить бы надо, Павел Михайлович, — кашлянув, сказал комиссар.
«О чем это, интересно знать?» — подумал Дементьев и решил совместить приятное с полезным.
— Так давайте прокатимся, — предложил он, — машина-то какая! Заодно и поговорим.
Они мчались по полевой дороге, ведущей в тенистый зеленый лес, и майской солнце обстреливало ветровое стекло «опеля» тысячами золотых бликов. Машина играючи давала сто восемьдесят километров в час, и Павел впервые понял, что такое настоящий автомобиль. Дементьев наслаждался скоростью и послушной ему мощью, но тут замполит подпортил ему настроение.