Мы вращаем Землю! Остановившие Зло - Страница 12

Бывший однокашник, узнав, от какого предложения отказался Дементьев, покрутил пальцем у виска, но Гамов, похоже, решение Павла в душе одобрил.

— Вот что, Дементьев, — сказал он, постучав костяшками пальцев по массивному столу, — даю тебе месяц отпуска. Отдохни, погуляй по Москве, а я тем временем подберу для тебя должность. А сейчас позови ко мне майора, у которого ты получал талоны на питание.

Услышав, что его вызывает Гамов, вальяжный майор переменился в лице.

— А о чем вы с ним говорили? — заикаясь, спросил он, проворно выбравшись из своего «дзота». — По какому вопросу он меня вызывает, а?

— Да так, — ответил Павел, пожав плечами, — о разном говорили. Рассказал я ему, как дважды обращался к вам, — добавил Дементьев, наблюдая за выражением лица майора.

Кадровик сник, словно проколотый воздушный шарик, вопросов больше не задавал и понуро побрел за Дементьевым в приемную «артиллерийского бога». В кабинете кадровик преданно «поедал глазами» начальство и приказание «Лейтенант Дементьев находится в распоряжении Управления кадров артиллерии Красной Армии сроком на пятьдесят дней, выдать ему предписание и обеспечить питанием на этот срок» выполнил с невероятной быстротой. Наблюдая за суетливыми движениями майора, Павел лишний раз убедился в правильности своего решения вернуться на фронт, подальше от всей этой тыловой шушеры.

* * *

Две недели Павел отсыпался, отъедался, гулял по Москве, ходил в театры и кино. Но потом не вытерпел — пошел к Гамову, не дождавшись конца отпуска. Он не мог поступить иначе — шла война, гремел сочащийся кровью тысячекилометровый фронт, а он, русский офицер, околачивался в тылу, пока другие прикрывали собой страну.

«Артиллерийский бог» удивился, но принял Павла по-деловому, и тут же предложил ему должность командира батареи в первом танковом корпусе генерала Катукова.

— Корпус формируется здесь, в Москве, — пояснил полковник. — В его состав входит мотострелковая бригада, где ты и будешь служить. Времена меняются, Дементьев, — скоро будут у нас и танковые корпуса, и даже танковые армии. И тогда мы, — Гамов сжал огромный кулак, — покажем фрицам, где раки зимуют. Езжай, лейтенант, — служи Родине.

И вечером того же дня лейтенант Дементьев прибыл в военный городок Спасских казарм, в расположение своей новой части.

Начиналась новая глава.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ. КОМБАТ

Комбат-батяня, батяня-комбат,

Ты сердце не прятал за спины ребят…

«Комбат»

Война катилась по стране.

Зверь, пришедший с заката, рвал железными когтями тело России. Он полз, попирая бронированным брюхом стонущую твердь и оставляя за собой только мертвый пепел. И выходили навстречу Зверю молодые русичи, гася кровью своей пламя, выхлестнутое из его смрадной утробы. И падали двадцатилетние витязи земли русской, и умирали, стискивая родную землю холодеющими ладонями, так и не обнявшими свою первую женщину. И выла-бушевала над городами и селами России белая метель похоронок, заметая сединой волосы жен, терявших мужей; и вырастали дети, не помнившие, — а то и вовсе не видевшие, — своих отцов.

И капли русской крови впитывались в землю и, просачиваясь в глубь ее, размягчали каменные кости земли и омывали голубое лезвие Меча, спавшего тысячелетним сном под тяжким саваном гранита. И мертвый ведун-Хранитель, сжимая костями ладони рукоять Меча, безмолвно вопрошал Вечность: «Не пришел ли час Последней Битвы? Ответь, заклинаю!».

Но молчала Вечность…

…Летом тысяча девятьсот сорок второго года дивизии Третьего Рейха, оправившись от зимних неудач и собрав силы, ринулись в южные степи, к Волге и Дону.

Зверь зализал раны и поднялся — война снова покатилась на восток.

* * *

Колонна «студебеккеров» шла по степному проселку. Трехосные «короли дорог», как называли солдаты эти мощные грузовики, трудолюбиво одолевали ухабы, волоча за собой семидесятишестимиллиметровые орудия «ЗИС-3», покачивавшие в такт неровностям дороги своими длинными змееголовыми стволами. Четыреста шестьдесят первый отдельный артиллерийский дивизион первой мотострелковой бригады 1-го танкового корпуса генерала Катукова выдвигался на боевые позиции.

Лейтенант Дементьев стоял на подножке, держась за приоткрытую дверь кабины, и с тревогой поглядывал в небо, раскаленное июньским солнцем. Над степью мутным пологом висело знойное колышущееся марево, растворившее горизонт, и из-под этого занавеса в любой момент могли выскочить самолеты-крестоносцы — немецкая авиация господствовала в воздухе. И еще — Павел испытывал очень странное чувство: ему казалось, что эту степь с ее пологими холмами и увалами он уже видел, видел, и не только видел. Он — или не совсем он? — сражался в этих степях, несся на лихом коне, и свист пыльного ветра в ушах скрадывал злой посвист вражьих стрел. И была сеча, и падали наземь кони и люди, и капала горячая кровь с узкого голубого лезвия…

«Перегрелся, — Павел вытер потный лоб тыльной стороной ладони. — Никогда я не был в этих местах — никогда! Родная деревенька Захаровка да Ленинград — вот и вся моя география. На таком солнцепеке свихнуться немудрено…».

Самолеты не появились — на этот раз обошлось, — и к вечеру дивизион занял оборону у деревни Жерновка, где уже окопались мотострелки. Второй батарее Дементьева достался центр, слева расположилась первая батарея лейтенанта Вилли Хацкевича, справа — третья батарея старшего лейтенанта Василия Власенко. Жара спала, равнина просматривалась далеко — все было тихо. «Ночь пройдет спокойно, — подумал Павел, — все начнется утром». И не ошибся.